Самоубийство

! – крича, что есть силы, предостерегал голос. Через мгновение стал виден его хозяин.

Это был приятной наружности мужчина лет пятидесяти. Он был дорого и со вкусом одет, хотя и одежда была изрядно запачкана (еще бы, ведь он несся точно бронепоезд, не замечая ни луж, ни грязи) все же можно было оценить ее изящество.
- Отдай, отдай мне это! - взволнованно вскрикнув, спаситель вцепился в револьвер, отводя его от виска и направляя в небо.

У самоубийцы не было сил к сопротивлению. Лавина шока засыпала его с ног до головы. Он был готов, он решился, уже не верил в чудо, и вот таинственный незнакомец пытается его спасти. Осознав все это, мужчина выпустил револьвер из рук, сладко улыбнулся, упал на колени и зарыдал. Он точно хищным зверем вцепился в грязь смешанную с песком.
- Все позади. Все позади. - Убрав револьвер в карман, начал успокаивать спаситель. Он сам еще прибывал в шоковом состоянии. Как говорят в народе, у него дух захватило.

Вновь началась небольшая изморось. Неизвестный живописец рисовал картины на небесном холсте. Настоящий гений. Возможно, что все художники после смерти продолжают писать свои полотна, только не маслом и красками, а палитрой туч и облаков.

- Все хорошо. Ну, давай руку. Я помогу тебе подняться.

Неудавшийся самоубийца метнул вверх свою перепачканную ладонь. Он был настолько счастлив спасению, что на какое-то время даже лишился дара речи. Ему хотелось что-то сказать, но с уст срывалось лишь искаженное и страшное мычание. Это были минуты подсознательной радости, биологического торжества. Каждая клеточка организма пела и восклицала: «Да жизнь! Да свет! Вперед, лети навстречу ветру!» Что сердцу до безденежья, экономических кризисов? Что легким до предательств? Им все это чуждо. Они живы и должны жить. Служить верой и правдой. Вырабатывать и пропускать через себя сок жизни.

- Еле успел. Иду, прогуливаюсь не спеша и вдруг вас заприметил. – Пытаясь как-то отвлечь самоубийцу, начал солидного вида мужчина. Сам-то он понемногу успокоился и пришел в себя.
- Бежал, как на пожар. Даже один раз об корягу зацепился и упал.
- Спасибо вам! Спасибо! - задыхаясь от радости, при этом еще не до конца владея языком, принялся благодарить спасенный мужчина. Ему хотелось покрепче обнять этого незнакомого человека, взять на руки и быть может даже подбросить. Эйфория. Чистейшая радость и буйство красок кружили ему голову. Состояние во много раз превышающее наркотическое опьянение.
- Все хорошо. Я хочу тебе помочь.
- Вы ангел! Чистейший ангел! - говорил неудавшийся самоубийца, все еще находясь под воздействием необъяснимого буйства своего организма, окрыленный новым притоком свежих сил.
- Все в порядке? - спросил мужчина, предотвративший самоубиение, осматривая лицо и руки несчастного – нигде не болит?

Ответа на свои вопросы он так и не дождался. Бедняга только и твердил: «спасибо», лез обниматься и то смеялся, то рыдал. Чужими глазами страшно, тревожно смотреть на такие вещи. К ним нельзя привыкнуть, такие состояния нельзя спрогнозировать в плане дальнейшего развития событий.

- Я и дом продал и в долги полез! Все знал, все осознавал! – вдруг, немного придя в себя, начал горячую исповедь хозяин револьвера. У него все еще был нездоровый вид, чувства перемешаны, сбивчивы, но разум вдруг почуял, что появилась возможность выговориться, поделиться своей болью, распахнуть двери своего храма страданий.

Мужчина солидной внешности принял важный вид, которым он хотел показать, что весь внимания и готов разделить чужую беду.

Чужое горе, кому оно нужно? Все пытающиеся разделить его и помочь, хоть чем-нибудь, находят в этом забаву. Мол, я выслушаю, кивну пару раз головой, якобы в знак согласия, после скажу какую-нибудь речь и катись ты к черту. Еще профессия, работа, у врачей например, обязывает их ковыряться в нарывах и язвах чужой души. С ними такая же схема: «Ля-ля тополя. Следующий». Только все это в разы суше и брезгливее. Боль не радость, к ней не стремятся. У меня нет по этому поводу, какого либо удивления, каких-то упреков, горячих слов. Я вижу только один факт, заключающийся в том, что человек оружие для боли, для убийства. Он не нож, хотя и может делать хорошее, привносить благо. Он револьвер. И цель его причинять боль.

- Трудно без денег. Трудно, когда их мало или нет вовсе. Но ведь можно, можно и без них!
- Конечно, конечно можно. - Кивнув головой, ответил спаситель.
- Я бы и ни когда в жизни не взял этого проклятого револьвера в руки. Я жизнь люблю, дышать люблю! А с сегодняшнего дня и еще более все полюбил. Сегодня, вот каких-то пятнадцать минут назад почуял то, что во всю свою жизнь не ощущал. Люблю, люблю жизнь, что сейчас же землю готов расцеловать!- Лихорадкой слов передавал свои мысли странный мужчина.
- Пойдемте. Зачем нам здесь оставаться? Уйдемте же. - Взяв под руку спасенного человека, незнакомец увлек его в дорогу.
- Я вот тогда и решил, суток трое, наверное, совсем не спал. Подумал, что лучше вот так, раз спущу курок и больше ничего. Мне казалось, лучше принять казнь, чем всю свою оставшуюся жизнь обязанным им быть. Чего думаю горе в себе множить и отравлять пространство своим присутствием? А вдруг не выдержу и запью и совсем покачусь вниз. И там, под чужими ногами, до последнего часа своей жизни буду скулить брошенным щенком? Я тверд в ту минуту был, убежден был. А сейчас вот и думаю, может это и не я вовсе решил, может это мне на ухо кто шепнул?
- Непременно кто-то шепнул.- Удержав лишь последние слова в голове, ответил мужчина в дорогой и грязной одежде. Ему все эти объяснения были набором чуждых слов, которые как-бы он не силился, связать воедино не мог. Да и как это нам понять чужие слова, когда, зачастую, мы в своих же мыслях вязнем и путаемся?
- Она мне тогда так сходу в лицо все и высказала. Мол, не буду с тобой. Все, мол, конец. Любила, да и вся вышла. Вылюбила, наверное, свое. А я ей и ответить то не сумел. Все собирался, все слова лепил. Слепил ком, да им же поперхнулся! Будь оно не ладно! Что за абсурд такой, чувства имеются всегда, а слова для их выражения в самый неподходящий момент пропадают! Я уж подумал, что в тот миг горячка у меня вот-вот начнется. Перед глазами все поплыло, все потемнело.
- А кто она? - Разгорелся небольшим любопытством спаситель.
- Да к черту ее! Мне же тогда сказали, что, мол, либо деньги достаю, либо в кабалу иду без всякого права. Все человеческое с меня снять хотели! Плоть моя да сила, вот и вся цена мне! А какие там придатки, так их это некоем разом не трогало. Я и в тоску то провалился. А потом, как во сне, пошел, купил револьвер, решил все, на карьер пришел. И вы вдруг. Я точно проснулся от ваших слов!- После этой речи несостоявшийся самоубийца вновь накинулся на незнакомца со своими объятиями.
- Все хорошо,- вновь принялся утешать беднягу его спаситель.
- Я и места то своего к тому же лишился. Гнезда своего. Очага и приюта. Пришла в один пасмурный, промозглый и холодный день хозяйка квартиры и попросила освободить жилище к следующему четвергу. Объяснять ничего не стала. Я, мол, хозяйка, что хочу, то и ворочу. А я то куда? У меня и так напасти сплошные, так еще и это. Мне до того горько стало, что в тот же вечер бредить начал. Думал, а не поджечь ли мне квартиру и следом же повеситься? Но это я все бредил тогда, по болезни все это думал. Вы не подумайте, я не душегубец и не злодей. Совсем нет. Я может только о хороших вещах, и помышляю, но вот вершить их в силу неких обстоятельств не могу. Это я бредил тогда…- объяснялся странный мужчина, стоя подле своего спасителя. Глаза его были широко раскрыты, они казались огромными, словно вот-вот выпадут из глазниц. Они выражали нескончаемые терзания и тревогу. Они таили в глубине своей пульс и сердцебиение безумия. Взгляд второго же был спокоен и суховат. Величественен и важен. В нем читалась радость за себя, за свой поступок, за совершенное геройство.
- Все будет хорошо. Все непременно наладится, - вяло улыбаясь, и по-дружески прихлопывая взволнованного собеседника, ответил его спаситель.
- Да, непременно будет! И уют будет и деньги будут. Я внутри себя такое ликование сейчас ощущаю, точно лечу над всем миром вольной птицей! До чего легко мне и дышится так сладко! И как же это я раньше не замечал, что дышать то так сладко?

Когда лишаешься ног, то, что же делать, как не мечтать о том, чтобы пробежаться по парку? Не имея рук, так и начинаешь мечтать и размышлять о ремеслах и вещах, которые могли бы постичь эти руки-то. Не имея мечты, что же остается, как не отсечь себе ноги и руки? Вкусный пирожок немощи со сладкой начинкой самообмана. Выстраивать из фраз и предложений иллюзорные картины, миражи, которые возможно и случаться в дальнейшем, это уж как ляжет шарик на рулетке жизни, но возможно и не случаться. Так вот, с одной стороны как бы обнадеживать, проецировать вероятное будущее, заманивать воображение и пробуждать мечты, а с другой осознано врать и тем самым духовно раздевать болящего, обещая ему медовую ванну, кидать в перед его, где и не ванная вовсе может быть, а битое стекло. Кидать его на новую боль, более сильную, может быть, чем прежняя. Все это есть мистические практики обмана и самообмана, которых придерживаются спасители и спасенные. Культ, имеющий бессчетное количество адептов. Но к чему это я?

Под уставшими глазами дня начали проявляться сумерки. Сначала небольшой, еле заметной полоской, как следствие легкого недомогания. Затем сероватыми лужицами, словно от бессонной ночи. И в конце уже из небольших луж появляются два болота из слияния желтого, фиолетового, серого, голубого и синего. Это уже кричащий знак серьезных заболеваний.

Все это время – от спасения и до наступления темноты неудавшийся самоубийца исповедовался перед незнакомцем. Тот в свою очередь вел его в какое-то определенное место. В какое именно спасенный не понимал, и понимать не хотел. Ему было все равно, лишь бы был кто-то рядом. Лишь бы его выслушали. Кончилось тем, что к концу пути, горячо изливавший словами свою душу мужчина пришел в состояние опустошения и внутренней заторможенности. Его рассудок остыл, а разум начал понимать и осознавать все происходящее в полной мере. Спаситель же торжественно взмахнул руками, когда они достигли моста, и собрался что-то сказать. Бывший хозяин револьвера в этот момент начал задумываться, зачем они пришли на этот мост? Его тело было измученно и требовало скорейшего отдыха. Его организм пережил столько чувств и ощущений, что для их обработки и последующего приведения себя же в нормальный ритм работы требовалось отлежаться дома, в теплой и уютной кровати, как минимум с неделю. Обессиленный он едва стоял на ногах.

- Я спас тебя, мой друг по разумению Высших. Тех, кто сидит в недосягаемости и ведет учет всему сущему. Они не имеют физического проявления и участия на нашей земле. Но Они пронзают пространство Своим взглядом. Я имею счастье быть представителем Их воли. О, это огромная честь для смертного! Лишь немногие достойны этого. Когда я ложусь спать, и мой разум уносится в долины снов, тогда Высшие вскрывают сосуд моего тела и вшивают в него пергаменты, написанные звездной пылью, пергаменты Божественной мудрости. Неужто ты мне не веришь? А вот, я тебе сейчас и шрамы покажу, - после этих слов спаситель начал снимать с себя всю одежду вплоть до самого пояса.

Мужчина пытавшийся покончить с собой не проронил ни слова. В холод его опустошения начали въедаться шипы недоумения. В мозгу крутилось нечто: «Это безумство. Этот человек болен. Этого не должно быть. Это не есть нормально!» Но в виду физического истощения, каждая мысль отдавала страшной болью в висках.

- Вот они, мои шрамы. Я хранитель мудрости! Мне известны страхи Марса! И этими знамениями, разумением Высших, я спас тебя. Но мой долг еще не окончен. Осталось еще немного, - после этих слов спаситель вновь принял одежды на себя, дабы не привлекать лишнего внимания.
- Прошу, мне плохо, - выдавил из себя в полуобморочном состоянии несчастный.
- Скоро, сейчас, еще немного и все закончится.