Бакин Виктор: Владимир Высоцкий - биография и биографы

Одна из статей профессора Новикова называется «Читаем Высоцкого». Сегодня – читаем Новикова!

Начнём с того, что от частого употребления Новиковым слова «говорят» создаётся впечатление, что текст книги – собрание сплетен и слухов, далёких от действительности. А чего стоят слова: «Некая раскованная богемная особа в доверительном разговоре...» (стр. 159) или: «Один остряк в компании у Митты...» (стр. 171).

Чтобы книга действительно была бы «обречена на успех в самых, как говорится, широких читательских кругах», профессор применяет слова и выражения понятные «широким кругам»: «По-немецки неплохо наблатыкался...» (стр. 14), «Раздухарился так, что потянуло сымпровизировать» (стр. 46), «...навешаешь лапши на уши, берёшь гитару – и понеслась» (стр. 50), «А вот если всерьёз, без смехуёчков, без маски простонародного алкаша поговорить с собой об этом?» (стр. 239)...

Ну, а для «интеллигентной компании» выражения типа «А пуркуа бы и не па, как говорится» (стр. 111), «Финита ля комедиа!» (стр. 134), «это бонмо он отпустил недавно...» (стр. 269). «Невермор!» (стр. 326) – это транскрипция английского словосочетания – «nevermore» (никогда больше), которое периодически «прокаркивает балтиморский ворон». Кстати, французское «A propos» (стр. 289) пишется и читается значительно эффектнее, чем банальное русское «кстати».

Для изложения биографии, пересыпанной «прибаутками, анекдотцами» Новиков выбрал амикошонский стиль, взяв в соавторы самого героя книги. В предисловии к журнальному варианту, он пишет: «И конечно, рассказывая о Высоцком, невозможно было не поддаться стихии живого, естественного и динамичного языка его поэзии и прозы, его устных рассказов и писем». И потому, автор через страницу щеголяет фразами Высоцкого, не ставя их в кавычки, не ссылаясь на источник.

Очевидно, «беллетризованное повествование» предполагает такой подход. Здесь уместно процитировать самого Новикова: «Но противно, когда цитатами из Высоцкого сыплют люди, никогда не бывшие его друзьями, а сейчас пытающиеся сделать на нём свой маленький бизнес» (стр. 247).

Прыжки Новикова с третьего лица на первое так запутывают положение автора и героя, что сложно разобраться, где кто? На стр. 8 читаем: «В начатом романе Высоцкого есть автобиографический герой – актёр Александр Кулешов, ещё не вполне отчетливо обрисованный. Когда будут силёнки сесть за продолжение, – непременно надо будет его происхождения коснуться». У кого «будут силёнки сесть за продолжение»? У Высоцкого? У Новикова? Это прямо-таки актёрское перевоплощение из себя в Высоцкого и наоборот Новиков совершает почти на каждой странице.

Или, вот ещё (стр. 91): «... как Синявский рассказывал, было, кажется, у Вячеслава Иванова словечко «вертикал», с мужественным твердым окончанием».
Кому Синявский рассказывал? И вообще рассказывал ли – ни в каких мемуарах об этом не упомянуто. Придумал беллетрист! И таких придумок раскидано по книге полным-полно.

Но много в книге и афоризмов от самого Новикова: «Подлинная личность на девяносто девять процентов состоит из себя самой и максимум на десять сформирована так называемой средой» (стр. 6). Там же: «Глупо выглядят и те, кто гордится своим происхождением, и те, кто в зрелом возрасте сохраняет претензии к предкам, которые ему что-то там не додали»; «Работы всегда бывает либо слишком много, либо слишком мало» (стр. 91); «А лучше всего – это когда ты всегда один и всегда со всеми» (стр. 211); «Законы порядочности предельно просты, сложны только способы оправдания её отсутствия» (стр. 274); «Персонажем быть хорошо, но автором – лучше» (стр. 283); «Молчание – не золото, это страшный радиоактивный металл, излучение которого убивает незаметно» (стр. 333)...

Так что, книга ещё и поучительна...

Чтобы образ Высоцкого выглядел в книге максимально достоверным, Новиков постоянно «присутствует рядом с героем», даже тогда, когда тот совсем один, знает, о чём думал герой. Вот такой пассаж на стр. 44: «Когда ему случается остаться со сценой наедине, – глядя на неё из пустого зала или из-за кулис в нерабочее время, – он минуту-другую думает о том, как много можно всяких штук сделать с этим деревянным помостом и как бездарно ухитряются люди использовать данное им пространство абсолютной свободы».

Такие мудрые мысли «посетили» Высоцкого в 62-м году, на заре его артистической деятельности. А сцена – «пространство абсолютной свободы» при деспотичном режиссёре и цензуре чиновников от культуры – просто не могла соответствовать действительным мыслям Высоцкого.

На стр. 49 Высоцкий «размышляет» о К. Симонове: «Каким он был, что делал в свои двадцать четыре? С какого он года? Надо будет в Москве глянуть в энциклопедию».

Вот так, благодаря Новикову мы узнали не только о том, что сочинял, как сочинял, что подразумевал, но и о чём думал Высоцкий!

«Обыгрывая» вслед за Высоцким дату его рождения (25 января 1938 года), Новиков поясняет «знатокам», что строки – «В первый раз получил я свободу// По указу от тридцать восьмого» не имеют отношения к указу о запрете абортов (стр. 6). Конечно, не имеют, – постановление по этому вопросу было принято 27 июня 1936 года.

Отслеживая истоки некоторых тем в песнях Высоцкого, автор находит их самом раннем детстве (стр. 9): «... Он надолго в своём углу комнаты углублялся в возню с любимой лошадкой из папье-маше, с игрушечным гаражом и двумя машинками. Это он помнит сам, отсюда же пошли ключевые, можно сказать, образы его поэзии – многочисленные кони и автомобили».

«Когда б Вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда…», – писала великая поэтесса.

На стр. 11 малопонятный абзац о «злом гении» дяде Жоре: «А когда появился в их с мамой комнате на Первой Мещанской дядя Жора по фамилии Бантош? Неприятно вспоминать этого «злого гения», как называл он его позже...»

Ну, неприятно, – и не вспоминал бы! Тем более что фамилия «злого гения» была Бантыш. А что может понять из этого «воспоминания» читатель, впервые знакомящийся с «биографией» Высоцкого?
На самом деле, молдаванин Георгий Бантыш — гражданский муж Нины Максимовны. Его появление в 1949 году в «их с мамой комнате на Первой Мещанской» стало одной из причин того, почему юный Высоцкий поселился на Большом Каретном. С дядей Жорой у Володи отношения не сложились, да и вообще в доме Бантош никому не нравился, и в скором времени исчез из дома и памяти.

«Графоманией чистейшей воды» назвал Новиков первое стихотворение восьмиклассника и комсомольца Володи Высоцкого «Моя клятва» (стр. 17).

Да, наивно, но вполне искренне. В 53-м для большинства в стране Сталин ещё был СТАЛИНЫМ. И мать гордилась своим сыном, опубликовав стихотворение в стенной печати у себя на работе.

А что касается, «где-то он читал – или слышал от кого-то, что смерть знаменитого человека, – будь то гений или злодей, Пушкин с Байроном или Ленин со Сталиным, – всегда вызывает поток графоманских виршей», то это, очевидно, сам Новиков вспомнил, как на смерть любимого народом поэта Высоцкого этот народ выразил в стихотворной форме свою скорбь, сокровенные мысли и чувства... Стихи были разного художественного уровня. Их писали профессиональные поэты и те, кто делал это впервые. Их читали друг другу у ограды могилы, за которой даже зимой пылает море цветов, переписывали друг у друга и распространяли в списках по стране... Стихи очень часто неумелые, не всегда складные, но искренние. Сейчас их уже несколько десятков тысяч. Точную цифру назвать невозможно...

В конце книги Новиков даёт более энергичный отзыв на ранее стихотворчество Высоцкого: «Всё-таки с тупостью вполне искренней оплакивали смерть Сталина, некоторые даже в стихах...» (стр. 342).

Небрежное отношение к цифрам и датам прослеживается в беллетристике Новикова на протяжении всей книги, начиная со стр. 17: «Толя Утевский был на три года старше...». Не на «три», а на четыре – Утевский – 34-го, Высоцкий 38-го года. Да и сам Анатолий Борисович вспоминал: «Учились мы в одной школе. Володя был на четыре года моложе меня» («Советская милиция», № 7, 1990).

На стр. 53 автор неточно указывает название студии: «Работал худруком на студии имени Дзержинского (она же – Московский экспериментальный театр)».

Не было студии имени Дзержинского, – была самодеятельная экспериментальная театральная студия при клубе МВД. Не работал Высоцкий там «худруком», а числился членом худсовета. В 63-м театральная студия обрела статус «Экспериментального театра-студии при Школе-студии МХАТ». «Московский экспериментальный театр» – это слишком громко для той студии.

Почему читатель не может поверить, что на «фотке» Высоцкий может быть в галстуке (стр. 54)? Полно таких фотографий, особенно раннего периода.

У специалиста по версификации, конечно же, в запасе множество поэтических образов. Ну, как не украсить ими «беллетристику». Например, кто из вас пробовал «невероятной силы шашлык» (стр. 57)? О! А Высоцкий такой приготовил во время съёмок фильма «На завтрашней улице».

А на концерте в Набережных Челнах Высоцкий «взглядом василиска в мгновенье заставляет толпу онеметь» (стр. 221). Для тех, кто не помнит фольклор, василиск — это сказочное чудовище, ящерка такая. Только не речь он отнимал, а глянет на кого — тот в пепел.

А слышали такое словечко – «взорлили»? Э! Редкое словцо. Это Новиков о поляках после войны, которые «взорлили на развалинах» (стр. 201). Для тех, кто не понял, – поляки стали орлами. А может, что-то другое?

«Да, хорошо мастерам дрыгоножества: их язык всему миру понятен без перевода» (стр. 288). Это профессор рассказывает о балете, а «мастер дрыгоножества» – всемирно известный танцовщик Михаил Барышников.

Ну, почему же «Хрущёв не любил военных» (стр. 71)? Это военные не любили Хрущёва, когда он перегнул палку в борьбе за разоружение, и уволил 1200000 солдат и офицеров. Последних – без пенсии, хотя некоторым оставалось пару месяцев до срока! Вот они-то его и не любили.

А это – вообще поклёп: «Эдик ему ещё отомстит за эти шуточки: Андрея Пчёлку переозвучит другой актёр...» (стр. 76). Не так это было! Просто не нашёл Кеосаян Высоцкого, когда подошло время озвучивания, а сроки поджимали. Сам же Кеосаян в интервью об этом рассказывал.

Не очень понятное обобщение: «... народ Маяковского не любит» (стр. 92). И как подтверждение этого: «Не переписывали его девушки в тетрадки, не распевали мужики пьяными голосами».

А вот Высоцкий – суть и плоть этого «народа» – знал множество стихов Маяковского наизусть и читал монолог Олега Баяна из «Клопа» на вступительном экзамене в Школе-студии. Любимов ставил «Послушайте!», наверное, для того, чтобы вызвать ещё «большее отвращение народа к поэту». Вот что писал критик К. Рудницкий по поводу игры Высоцкого в спектакле о «не любимом для народа Маяковском»: «Высоцкий в теме Маяковского подчёркивал то, что роднило его с Маяковским, – агрессивный наступательный дух, ярую ненависть к мещанину, горькую иронию и бескомпромиссную веру в скорое преображение бытия».

А в начале 60-х именно у памятника «нелюбимого народом» Маяковского собирался этот народ, чтобы читать стихи ещё запрещённых Ахматовой, Мандельштама, Пастернака, свои собственные, и... Маяковского.

В 1967 году Высоцкий «побывал в Ленинграде – городе, где только что организовался клуб «Восток»... Семнадцатого января Высоцкого представляют там публике» (стр. 95). Клуб самодеятельной песни «Восток» был создан в 61-м году на улице «Правды», 10, во Дворце культуры работников пищевой промышленности. Если шесть лет для Новикова – «только что», то один день вообще не имеет значения. Представление Высоцкого публике состоялось 18 января.

Причём исполненную там песню «Парус», о которой пишет Новиков, Высоцкий исполнял ещё в октябре 1966 года, а вовсе не «доделал мелодию только в поезде по дороге в Питер».

Ну, вот опять профессор даты путает! Стр. 96: «Двадцать третьего мая «Послушайте!» наконец выпущено на сцену». Премьера поэтического представления «Послушайте!» состоялась 16 мая 1967 года.

Пришло время поведать читателям «биографии» о Марине Влади – «заветном народном символе» и «легендарной колдунье». Новиков – не первый, попавший под влияние её обаяния и, главное, книги, написанной ещё более изощрённым «беллетризованным повествованием». Отсюда множество несоответствий между текстом и действительностью.

«Она побывала на спектакле «Послушайте!», а вечером собрались в ВТО» – (стр. 103) начинает Новиков описание знакомства будущих супругов.

И не на «спектакле», а на репетиции, и не «Послушайте!», а «Пугачёв»!

«У Марины на плечах цыганский платок – знак двусмысленно-вопросительный». (???) Тут без комментариев.

На следующий день она сбросила «знак двусмысленно-вопросительный» и предстала перед публикой в пресс-баре фестиваля «в лёгком ситцевом платье – до Москвы такая последняя мода не добралась» (стр. 104). Всё наоборот: вся Москва ходила в «весёленьких ситчиках – обхохочешься», а удивление окружающих вызвало то, что и Влади стала в этом платье похожа на москвичек.

«Кончается фестиваль, и в Одессу прилетает Марина». Тут сдвиг по времени. Не летала она в Одессу в 67-м, – статус участника фестиваля не позволял. На следующий год они туда полетят вместе.

«Семнадцатого ноября... – премьера «Пугачёва» (стр. 106).

Да, премьера спектакля готовилась на 17 ноября, но это был ещё последний прогон. Официально премьера состоялась 23 ноября. Об этом свидетельствует следующий документ:

«Приказ по Московскому театру драмы и комедии от 23.11.67 г. Дорогие товарищи! Завершена большая и очень важная для нашего театра работа – работа над спектаклем «Пугачёв» С. Есенина. Сегодня состоится долгожданная премьера этого спектакля. С премьерой, дорогие товарищи! Директор театра Н. Дупак».

Стр. 108: «Ломоносова с Лавуазье не перехитришь: закон сохранения энергии неумолимо действует во все времена и при всех политических режимах».

Теперь к великим учёным примкнул и Новиков, распространяя закон на живые организмы и политические режимы.

Стр. 110: «Двадцать четвертого марта уволенный из театра Высоцкий постепенно приходит в себя в самолёте, следующем по маршруту Москва-Магадан».

Высоцкий вылетел в Магадан 21 марта.

На стр. 111 Новиков пишет о марте 68-го: ««В который раз лечу Москва – Одесса...». На этот раз там начинаются съёмки «Опасных гастролей»» (стр. 111).

Нет, это были досъёмки фильма «Служили два товарища», а съёмки «Опасных гастролей» начинались 10 декабря (см. дневник В. Золотухина – запись от 04.12.1968).

На стр. 121 беллетрист придумал встречу Высоцкого с А. Н. Яковлевым: «В отделе пропаганды его ласково встречает товарищ Яковлев».

«Ласковой встречи» не было, хотя Яковлев принимал кое-какое участие в судьбе Высоцкого. Из интервью А. Яковлева «Комсомольской правде» (5 июня 1990 г.): «Лет 20 назад у меня произошло столкновение с одной центральной газетой. Я выступил тогда против разгромной статьи по Высоцкому. По-моему, к тому времени сам его ещё не слышал. Меня смутил сам принцип: ну почему партийная газета должна судить, кто хорошо поёт, а кто развращает?»

В своей книге Новиков опускает очень важные моменты биографии, зато часто уделяет внимание каким-то второстепенным фактам, столь же часто искажая их. «Несколько уроков настоящего вождения дал ему знакомый таксист Толя Савич...» (стр. 149). Вообще-то, «знакомого таксиста» звали Валентином.

Ну ладно, плоховато у профессора с датами и цифрами, но тут поэзия... Одно из посвящений Высоцкого называется «Валентину и Светлане Савич».

Считая Высоцкого историческим деятелем, профессор (в отличие от предыдущих биографов) обещает быть объективным: «Историческими лицами я считаю и всех, с кем поэт был связан родственно-семейными, дружескими и творчески-профессиональными узами. Их роль в жизни Высоцкого я стремился показать «в натуральную величину», избегая субъективных и потому всегда несправедливых оценок».

Как-то не очень получилось у Новикова с этими обещаниями.

«Натуральная величина» для композитора Д. Кабалевского – «бездарь и гнусь, вершина его творчества – песенка «То берёзка, то рябина...»».

Составители энциклопедического словаря не знали «объективных» оценок Новикова и написали совсем наоборот: «Д. Кабалевский – народный артист СССР, Герой Соцтруда, действительный член Академии педагогических наук, четырежды Лауреат госпремий...». Пожилой (в 1968 г. ему было – 64) и заслуженный человек!

Высказывание Д. Кабалевского по поводу песен «так называемых «бардов» и «менестрелей»» можно попытаться понять. Это говорил человек, который в данном случае «не ведал, что творил» – одно дело всю жизнь сидеть за нотным станом и писать клавиры для опер и балетов, а другое – бывать, в силу своей профессии, каждый день в экстремальных ситуациях. Поэтому, альпинистам, спасателям, космонавтам, морякам «Песня о друге» Высоцкого нравилась, а уважаемому композитору – нет. Но – «бездарь и гнусь»! Это профессор загнул! Публикуя биографию современника, необходимо соблюдать такт.

На стр. 133 Новиков походя обидел великолепного актёра Н. Гринько – «этот артист хорош бывает только в руках Андрея Тарковского».

Ну, как же так, дорогой беллетрист? За почти сорок лет в кино выдающийся актёр снялся в восьмидесяти пяти фильмах. В числе режиссёров, с которыми он работал (помимо А. Тарковского), – Сергей Параджанов, Александр Алов и Владимир Наумов, Сергей Бондарчук, Александр Зархи, Ролан Быков, Владимир Бортко, Алексей Герман, Динара Асанова... Ни критики, ни сами режиссёры не говорили, что «Гринько был плох». А на слова Новикова: «Антона Павловича Чехова там довольно скучно играет Гринько», – кинокритики отвечают: «Особняком стоит имя Сергея Юткевича, в фильме которого «Сюжет для небольшого рассказа» актёр сыграл этапную для своего творчества роль Антона Павловича Чехова».

А какие нетрудолюбивые советские режиссёры в сравнении с польскими – Вайдой, Занусси, Хоффманом, которые «двадцать четыре часа в сутки погружены в своё дело (у нас такой только Тарковский, ну, может быть, ещё Кира Муратова)» (стр. 201)!

Смелость Новикова в оценке персоналий избирательна. Если про Ф. Ермаша он может сказать: «Сукин сын, номенклатурная шкода...» (стр. 269), то к ныне здравствующим (Влади, Вознесенский...) у автора более осторожный подход: «... не будем уточнять, кто».

В. Золотухина автор называет «некоторые»: «Но некоторые заранее настроены против: да ну этот Париж, ничего хорошего, и Высоцкий здесь никто – ха-ха, муж госпожи Влади, которая сама уже не госпожа, а бывшая артистка погорелого театра» (стр. 292). Это – авторизированная расшифровка дневниковой записи Золотухина от 13.11.1977: «... Ведь он тут никто, не более как муж Марины Влади, хотя и она уже здесь почти никто, вчерашний день...».